— Тебе надо продать эти камни дороже, или быстрее и без вопросов?
— Быстрее…
— Тогда пошли, тут не далеко.
Пройдя ряды, торговцев тканью и одеждой, мы свернули к небольшому каменному домику с кованными решетками на окошках, которые больше похожи на бойницы. У дверей на низкой лавке сидел здоровяк стриженный «под горшок» с увесистой дубинкой за поясом, который лишь проводил нас взглядом, когда мы вошли, толкнув тяжелую дверь из толстых досок. Свет внутрь проникал слабо, сырой и терпкий запах сразу ударил в нос.
— Почтенный Салс, ты еще жив? Не придавили тебя еще обманутые в темном проулке? — хохотнув, громко сказал Тарин.
— Большая Луна хоть и не одаряет меня своим благословенным светом, но шансов выжить у меня больше, чем у тебя, наемник Тарин, — выглянул из двери соседней комнаты плешивый старикан, улыбаясь показав гнилые зубы.
— Возможно, возможно, — кивнул Тарин.
— Снова пришел продать трофеи, о которых не обязательно кому-то знать?
— Не я, мой друг хочет продать.
— Тарин…
— Не бойся, он мой помощник… так что веди с ним торг как будто со мной.
— Ну… я не знаю, — замялся старик, протерев рукавом лысину, — что у тебя помощник?
— Вот, — я высыпал на стойку содержимое кошелька, выбрав монеты и ссыпав их обратно, оставив только камни.
Смахнув камни на медное блюдце, Салс подошел к окну и стал разглядывать их при свете.
— Редкие камни, — цокая языком, он катал каждый камень по блюдцу, — из самоцветных пещер в икербских землях…
— Сколько дашь за все? — спросил я.
— Полста золотых ноготков отсыплю, и сто серебряных…
— Маловато, — нагло ответил я, даже не представляя, сколько это вообще и в какой валюте.
Посмотрел на Тарина, но тот в ответ лишь пожал плечами улыбнувшись.
— Не могу больше деньгами дать, — сказал Салс, и показал рукой на деревянный стеллаж, — может, выберешь чего из утвари или оружия, да сторгуемся?
— И что у тебя есть, — напустил я на себя важности и серьезности.
— А вот посмотри… посуда медная, есть ножи… вот два меча, один хартской ковки… есть вот лук хороший, колчан и две связки стрел железными наконечниками… вдова охотника принесла на днях.
— Покажи лук, — сказал Тарин и одобрительно мне кивнул.
— Вот смотри… те.
Лук был составной, на сколько я вообще разбираюсь в этом деле, короткий и легкий.
— Дай-ка, — сказал Тарин, внимательно и придирчиво осмотрел лук, — тетива заплесневела и старовата… но лук хорош.
— Да, да, да, — запричитал Салс, — я сам за него дюжину золотых ноготков отдал.
— Ладно, — кивнул я, — считай сторговались.
Салс выставил на стойку три холщевых мешочка.
— Вот, считать будете?
— А надо? — спросил я, напустив суровости.
— Что вы, нет никакой необходимости.
Выйдя из лавки Салса, я первым делом глубоко вздохнул несколько раз чистым воздухом.
— Он что там, гниет заживо?
— Экономит на прислуге, вот и убирать некому, — улыбнулся Тарин, — ну что, теперь ты богат… пойдем тратить деньги?
«Как же тебе повезло…» — напевая мотив известный лишь мне в этом мире, я кивнул, и мы направились в торговые ряды…
Трехречье, берег Чистого озера.
Севон.
— Меня зовут Севон, я младший Хранитель, — убирая круглую серебряную бляху Хранителей тунику сказал молодой человек.
— Чернава… в дом не пущу, сами понимаете.
— Понимаю, могу помешать благим обрядам… правильно? Ведь вы прошли суд, и ваши обряды только с благословения Большой Луны и во благо?
— Правильно понимаете господин.
— Я послан выяснить кое какие обстоятельства… Не замечали ли вы некоторое время назад каких либо необычных людей…
— У нас тут все идет своим чередом и спокойно, хвала Богам… пока не наступила зима.
— Это хорошо… Вы не волнуйтесь, к холодам гарнизон расположится тут неподалеку, и мы надеемся на ваши предупреждения о возможном приходе зла из темных болот.
— Я тоже надеюсь, что и грядущая зима пройдет без большого зла.
— Что ж, отправлюсь дальше… напоите меня в дорогу, почтенная Чрнава.
— Конечно, — ответила колдунья, вошла в дом и вышла с кружкой сока.
Севон резко схватил ее за руку и процедил сквозь зубы:
— Смотри ведьма… если обманула, то в моей власти устроить тебе повторный суд, и уж поверь, ты его не переживешь.
— Не боишься? Я знаю твое имя, — отдернула она руку облив Севона соком.
Сплюнув на землю и презрительно посмотрев на Чернаву, Севон направился к мосткам, где стояла его лодка.
* * *
Первым делом я приобрел в лавке сапожника хорошие высокие сапоги. Подошва в четыре слоя толстой кожи, шнуровка по голени и мягкая кожа. Еще купил что то вроде мокасин с очень тонкой подошвой… где-то в «домашних условиях» носить буду. Потом посетили лавку скорняка, где я купил хороший походный ранец, какие покупают ополченцы, раза в три вместительней чем торба Вараса, тоже кожаный, с удобными кармашками и отделениями… там же прикупил моток кожаной ленты, и клубок тонкого кожаного шнура, это уже по совету Тарина, он сказал что пригодится. Что еще… Три рубахи и двое штанов из грубой светло серой ткани, отрез ткани на портянки. Так же Тарин настоял на приобретении плаща. Еще приобрел трубку, кисет табака, масляную зажигалку и медный пузырек с маслом. Зашли к лекарю, там мне продали деревянную шкатулку с местной медициной. По окончание «шопинга» у меня осталось двадцать золотых и столько же серебряных ноготков — тонких чеканных монет размером с ноготь большого пальца. Закончили с покупками и направились на постоялый двор, как время к обеду.
— Кина, обед в комнату подай, — сказал Тарин, когда мы вошли в харчевню постоялого двора.
Та в ответ кивнула и побежала на кухню.
— Идем, переоденешься да сразу собери все свое в ранец, чтобы не валялось.
Вернувшись в комнату, сразу переоделся и переобулся… Действительно теперь как-то уютнее себя чувствую, а все что не мое смотал, связал бечевкой и уложил на дно ранца, туда же спрятал свою казну, оставив лишь несколько монет в кошельке да в кармашке на поясе. Вывалив на покрывало топчана свое имущество из торбы переложил все последовательно в ранец, места хватило, и еще осталось.
— Вот, теперь ты выглядишь как многие другие, — одобрительно кивнул Тарин, посмотрев на меня.
— Да, мне самому как-то даже полегчало… Какие планы дальше?
— Дальше… пообедать, а потом пойдем и найдем водницу или повозку, которая нас доставит на заимку моего приятеля, где я смогу отдохнуть и тебя ратным умениям обучить… да и дело там у меня.
— Я смотрю, ты тоже не особо любишь большую компанию… и ужин в комнату, и обед, завтрак в пустом зале?
— Как тебе сказать… не спокойно в последние времена в княжестве Трехречном… Хранители все заговорщиков ищут, князь Палей со своим братом Талием власть делить взялись, хотя я тебе честно скажу, — понизил он голос, — они оба ее не достойны, власти то… она им досталась после смерти славного князя Васлена, это он десятилетнюю войну остановил, да не продавали при Васлене воду из чистых колодцев, брал любой, кто хотел и сколько хотел, хоть нищий хоть торгаш.
— Так а тебе то что? Ты что, один из заговорщиков или сам на власть претендуешь, — улыбнулся я.
— Я Никитин, при Васлене в южных землях княжества был тысячником у воеводы Гаса, — сказал Тарин еще понизив голос, — а Гас известно как кончил.
— И как?
— Ты что, не знаешь?
— Нет, я же говорил…
— А, ну да… Воевода не поверил, что славный князь во сне умер, и супротив Палея воеводство свое настроил, но предали его, потом судили… так и сгинул он в подвалах у Хранителей. А все кто при Гасе войском командовал как-то странно умирали, то удар кого хватит, то в протоке темных вод нахлебается, а то и в пьяной драке в корчме зарежут. Мне повезло, я ранен был после вылазки икербской, задержался на постое да излечении у колдуньи одной, там меня новости эти поганые и застали… два лета в предгорьях скитался, не мог в родовой многодворец вернуться, а потом когда вернулся, оказалось что многодворец наш и земли все Талию отошли, и родные мои словно сгинули.
— Да уж, а не все так гладко у вас тут. Значит, ты стараешься не быть на людях?
— Это больше привычка, времени то уже сколько прошло, считай десятое лето идет как в наемниках… уже и не вспомнит меня никто.
— А воду говоришь, раньше не продавали?
— Нет, не продавали.
— Слушай, а почему в других местах колодцы не копают?
— Так запрещено законом во тьму то копать…
— Не понял.
— Чего непонятного, нечего тьму беспокоить.
— Ты серьезно?
— Что?
— Ну… эм… про «тьму беспокоить»? — осторожно спросил я, не понимая на сколько серьезно он все это говорит.
